Нелюбовь:

Нелюбовь: Когда настанет конец

2010-е идут, и отечественные артхаусные драмы о настоящем уже без заметных исключений и только с растущим рвением принимают вид не историй, а Высказываний о том, Как Мы Теперь Живём. К тому располагает, с одной стороны, социально-политическая ситуация, с другой — успех на фестивалях, причём последний как раз и приходит за счёт того, что формат Высказывания даёт полную свободу не погружаться в какие-то там нюансы, зато всячески поощряет авторское ЧСВ. Чтобы снимать в этих рамках что-то живое, нужно быть, например, Серебренниковым с его неподдельной яростью и сатирической жилкой, и грустно-показательно, что как раз «Ученик» из недавних фильмов, о которых здесь идёт речь, наделал чуть ли не меньше всего шума.

Гораздо легче Звягинцеву. Ему люди и детали никогда не были интересны, он уже который фильм подряд снимает, ни много ни мало, про конец света, неизменно за это что-нибудь получая и чувствуя только большую свободу действий. (Пальмовая ветка теперь точно не за горами, хотя бы потому, что даже разные жюри не могут бесконечно давать кому-то второстепенные призы). «Нелюбовь» — очередной, в зависимости от вашего отношения к прежнему творчеству автора, шаг вперёд/назад, в котором режиссёр в компании уже неотделимых от него со-сценариста Негина и продюсера Роднянского берёт весь знакомый инструментарий и препарирует наши последние пять лет.

Сценарий пишет сам себя — столичная квартира как первый (но не последний) символ условной «рашки-говняжки», живущий в ней ребёнок как наше будущее, его разводящиеся родители, не способные провести рядом друг с другом десяти секунд, не начав цедить сквозь зубы пассивно-агрессивные колкости, как поколение, которое это будущее попыталось вырастить, но в какой-то момент перестало о нём думать, а потом было поздно. Пробыв в кадре считанные минуты, ребёнок исчезает, запуская в действие вымученный детектив с заранее понятным исходом, интересный авторам исключительно как повод для ещё большего символизма на пути к их Высказыванию. Никаких компромиссов; символичным здесь неизбежно становится всё, вплоть до актов выключения света и задёргивания штор.

Полицейские бурчат про составление документов и «где-нибудь шляется, сам найдётся»; родители, потеряв сына, по-прежнему не в состоянии хотя бы одну сцену проехать в машине без оскорблений, переходящих в вышвыривание на обочину и «Ты мне всю жизнь испортил, скотина»; бабка заперлась у себя в деревне в окружении икон и календарей с боженькой, чтобы при случае обдать приехавшую дочь своей собственной матерной тирадой. Постепенно вырисовывается картинка — одни накачанные ненавистью уроды породили других, в новом же поколении кто-то смотался на родительские деньги в Португалию и отвечает на приглашение домой «Что мне там делать», кто-то собирается в депутаты («на депутата учиться не надо»), а кто только и может, что в слезах убежать куда глаза глядят.

Ну, и единственные адекватные люди в кадре — волонтёры, которые работают сами по себе, готовы днём и ночью продираться через лес, расклеивать объявления, на которые никто не смотрит, и кричать в воздух имя, на которое никто не ответит, и их оранжевые куртки (вкупе с красной курткой «бегунка»), разумеется, оказываются единственным, что хоть как-то контрастирует с царящей в кадре серостью. Хотя и им почему-то только на третий день приходит в голову толком допросить «единственного друга» и выйти на заброшенный комплекс, в котором с потолка красиво течёт вода, но к чему здесь логика.

Главное — что всем остальным на всё плевать, и все живут в беспросветной серой пустоте, отвлекая себя сексом, ресторанами и селфи, произнося «Я люблю тебя», в которое зря верят, и изо всех сил игнорируя новости, которых в фильме звучит три, и они соответственно про конец света, ещё живого Немцова и Донбасс. Пили бы ещё горькую, как в «Левиафане», но мы же не на Севере, а в пределах МКАДа, поэтому ни-ни. Режиссёр встаёт в единственную знакомую ему позу — отстранённого наблюдателя — и подаёт всё это с не предполагающей никакого риска и никакого богатства мысли монотонной суровостью, прикрываясь на всякий случай уже самим названием — вот, мол, фильм про нелюбовь, а вы чего хотели?

Один-единственный раз, в ключевой сцене ближе к финалу, главные герои возвращаются к жизни, и актёры отыгрывают этот момент с такой неожиданной силой, что кино, вопреки всему, становится в той же степени про родителей и ребёнка, в какой оно про Звягинцева и его видение сегодняшней России. Но это лишь момент, и спустя минуты перед нами снова кино, чья героиня сидит, уставившись в смартфон, напротив телевизора, в котором Киселёв изрыгает монолог про Украину, а затем надевает куртку с надписью RUSSIA и пускается на тренажёре в бег на месте, пока вокруг на голые чёрные деревья падает снежок. Что тут вообще можно обсуждать? Почему сразу же не впасть в кому?